В мире искусства, казалось, всё было давно решено. Был Нью-Йорк, и был Лондон – две столицы, к которым по умолчанию было приковано всеобщее внимание. Именно там гремели молотки на самых громких аукционах, базировались мегагалереи, и именно туда стремились художники, чтобы сделать себе имя.

Но сегодня мы видим, как эта устоявшаяся география буквально на глазах теряет свою незыблемость. На карте появляются новые мощные центры притяжения. Париж, стряхнув с себя пыль, переживает блистательный ренессанс, Азия уверенно диктует свои условия, а Ближний Восток вступает в игру с невиданным размахом, делая ставку на «мягкую силу».
Впрочем, в этом нет ничего нового. Трудно представить, но когда-то у Christie’s даже не было своего аукционного зала в Нью-Йорке. Лишь в 1977 году, с его открытием, город сместил Париж с пьедестала и стал центром индустрии. Сегодня мы видим обратный процесс. «Brexit нанес серьезный удар по Лондону, – отмечает председатель Christie’s Франсуа Кюрьель. – Из-за бюрократических сложностей продажи в Париже выросли почти вдвое».
Но дело не только в Brexit. Париж вернул себе статус благодаря мощному альянсу частных и государственных институций. К Лувру и Орсе добавились Fondation Louis Vuitton Бернара Арно и Bourse de Commerce Франсуа Пино. Этот культурный ренессанс, помноженный на тесную связь с миром высокой моды, и привлек в город Art Basel.
В то же время на Востоке разворачивается своя, не менее захватывающая история. Арт-рынок больше не смотрит на Азию как на экзотическое приложение – он от нее зависит. Всё началось с китайских коллекционеров, которые сначала взвинтили цены на местных художников, а затем с тем же азартом начали скупать западных. «В Китае появились люди, которые были одними из самых амбициозных в мире, покупая даже концептуальных художников вроде Мэтью Барни», – отмечает арт-эдвайзер Аллан Шварцман.
И хотя экономика Китая остыла, эстафету подхватили другие. Южная Корея благодаря налоговым льготам переживает бум частных музеев и стала домом для Frieze Seoul. Активизировались коллекционеры из Юго-Восточной Азии и даже «сонная» Япония.
Совершенно иначе строится влияние в странах Персидского залива. Если в Париже и Азии драйвером был частный капитал, то здесь это государственная воля, «мягкая сила», подкрепленная суверенными фондами. Абу-Даби строит Гуггенхайм и Лувр, приглашая «звездных» архитекторов. Саудовская Аравия запускает биеннале Desert X и привозит TeamLab. Катар, догоняя соседей, объявил о партнерстве с Art Basel.
Конечно, такая централизация власти несет риски: интерес к искусству может зависеть от воли нескольких человек. Но скорость, с которой запускаются эти инициативы, поражает.
Если сегодня центр арт-мира все еще anchored на Западе, то вектор его движения и главная энергия сместились на Восток. «Многие из новых меценатов учились в США или Британии, – говорит Шварцман. – Они чувствуют себя в мире искусства как дома. И когда они увлекаются, то становятся настоящими евангелистами».
А что дальше? Умные деньги уже смотрят в сторону Индии – страны с третьим по величине числом миллиардеров. Как заметил Аллан Шварцман: «Рынок можно построить на миллионерах. Но один-единственный миллиардер может поставить всю страну на карту арт-мира, просто открыв новый музей».



